Занесло нас однажды в самую глушь, в верховья речушки Рутки. Если посмотреть по карте, то селений там – кот чихнул. Испуганно сторонятся друг друга на многие десятки километров. Только штрихи-черточки болотин указаны да зелень непроглядная лесов намалевана. А до Кировской области – всего восемь километров, если напрямую по этим же самым болотинам, где только лешаки в карты дуются с похмелья, и кикиморы с шишигами самогон настаивают на клюкве. За границей у соседей селениями тоже не богато. На всю Кировскую, наверное, столько народу не наберется, сколько толпится в одно китайском городке Чунцине. Но зато не тесно…
А началось все с того, что Вовка Сапожников ворвался со стеклянными глазами и начал вещать громко и смутно:
– Щука бочками!..
– Грузите апельсины бочками? Привет от братьев Карамазовых? Ильф и Петров? – не понял Лева Шаманов.
– Шаман, проснись! Щуку бочками ловят!
– Ты спокойней-спокойней. Способ новый узнал?
– Да нет! – горячился Вовка. – С командировки товарищ вернулся. Полмесяца был. Работал там и на старице утрами-вечерами железку бросал. Обычную покупную дешевую блесну, безделушку. Но главное не это. Спиннинга у него не было, так он от руки воду цедил. Как камень швырял. А рыба дуром на крючок вешалась. Когда за ним на машине заехали, бочку засоленной щуки грузить пришлось!
– Не свистит твой товарищ?
– Сам видел и рыбу, и снасть! – клянется Вовка Сапожников.
Совещание было недолгим. Отпуска у всех. Жены мельтешат перед глазами с утра до вечера, политработу проводят с распиловкой черепной коробки. Мол, чего это вдруг под мойкой пустые бутылки зазвенели? А в то, что барабашка-домовичок в квартире завелся, не верят. Женское мышление, никакой фантазии…
И понесло нас, куда глаза глядят. И места не знали и дороги – одно направление. Выгрузились в лесном поселке и спрашиваем Вовку:
– А теперь куда?
– Туда, – уверенно машет Сапожников куда-то в сторону чапыжника.
– Идти-то далеко?
– Да нет, товарищ говорил, рукой подать…
Потом только определили по карте расстояние по той же упомянутой прямой. Чуть ли не в двадцать восемь километров растянулась эта самая прямая, чтоб ей, извилистой, пусто было!
На пышущей жаром песчаной дороге загорали ящерицы, удивленные глухари, давно, очевидно, не видавшие человека, лениво взлетали за пятьдесят шагов, а потом крутили куриными головами с придорожных сосен. Совсем рядом «чуфыкали» тетерева, перепутавшие лето с весной. Раза два дорогу пересекал многозначительный след, и Вовка удивлялся:
– Что это за здоровый мужик тут шляется, ягоды что ли собирает босиком?
– Этот мужик тебя вот сейчас обойдет, за сосной встанет и башку – р-раз! Оторвет, короче, с кишками вместе, как у мухи открутит. Ты чего, медвежьего следа не видел, что ли?
Вовка притерся ближе к нам и шел теперь, заглядывая за каждую сосну. Двигались вначале бодро. Но с каждым километром в рюкзак словно подкладывали по кирпичу. Комар лютовал и жег потные лица, мошка лезла в глаза. Над всей этой сволочью «мессерами» барражировали слепни, тоже норовя под шумок урвать свой гран-кусок хлеба, то бишь рюмку-другую нашей крови. В миражах плыли то стакан ледяного пива, то минералка, шипящая и плюющаяся пузырьками, то струя простой воды из-под крана. Теплая бурда, что плескалась в наших флягах, водой называться не имела права. Сосны качались и кружили по обочинам хороводы, в каждое плечо вонзили по финскому ножу, ноги тряслись, словно в огненной самбе, а в тупой голове щелкал метроном.
И чудилось ли нам в этом бреду, но раздавался вроде бы в чаще долгий мучительно-яростный рев. Вскоре все уже слышали его и не могли сослаться на индивидуально сползающую «крышу».
– Это кто, мужики? – на глазах позеленел Сапожников.
– Знать бы, – Лева Шаманов задумчиво сплюнул на Вовкин сапог. – На медведя вроде не похоже, да и чего бы ему сейчас орать? Сытый, скотина… Это, мужики, лось, наверное, взбесился. Ближе к осени нет страшнее зверя, чем лось на гону. Все беды от баб…
– Так не осень же еще, – уговаривал Сапожников, вглядываясь в чащобник.
– Ну и что, не осень, – рассудительно настаивал Шаман. – Тебе ведь тоже не только весной хочется. Это, может быть, местный гиперсексуал. Вот и озверел не вовремя.
– А делать чего?
– Так только на дерево…
Вовка уже карабкался на ближайшую сосну, как из-за поворота показалась обыкновенная корова с грустными глазами. За ней – другая, меланхолично жующая то ли осоку, то ли «Орбит» без сахара…
Еще километров через десять из болотины вышел лесной мужичок и попросил закурить, буднично, словно у пивной забегаловки, а не посреди дикого леса.
– Слышь, дед, а чего это у вас коровы шляются по лесу без пастуха? – поинтересовался Лева Шаманов, протягивая сигарету.
– А зачем пастух? – вопросом на вопрос ответствовал местный лешак.
– Так звери же вокруг, задерут животину.
– Нет, не задерут, остерегутся, – философски дымил сигаретиной дед. – У них договор с нами. Знают, что, если нагадят, то расстрел выйдет без суда и следствия. А коровы у нас сами пасутся, где хотят, там и бродят. Ну, подоиться, конечно, забегают иногда, а потом – снова в лес. Одичали совсем. Зимой дома живут, но ревут, заразы, словно лоси, а то и по-медвежьи заухают. Бывает, и по тетеревиному запоют. Наслушались тут, сволочи. Спать не дают.
– Ну и фантазия у тебя, мужик, – не выдержал Вовка Сапожников.
– Чего фантазия, так и живем. С волками только договориться не можем по зиме. Тощают они вконец, какой уж тут договор. Коровы-то ладно, в хлеву, а вот пойдешь к братану в другой конец деревни, опохмелиться, глянь, а у него во дворе уже эти шарятся. Заходи, мол, щас поужинаем, чем бог послал, улыбаются клыками. Веньку Егорова прямо у сортира сожрали, даже ширинку застегнуть не успел. Ходили потом разбираться с ними, конечно, а то ведь – беспредел.
– Стрелку забили? – догадался Лева Шаманов. – Как у братков?
– Да, забили, голов, наверное, десять забили, не считая подранков. Но все равно без ружья к братану не хожу. Главное, до него добраться. А обратно уже никто не тронет, не подойдет. Самогон больно крепкий у братана, снег на лету тает, если дыхнуть, – пояснил лесной мужичок и, попросив сигарету впрок, исчез бесшумно в буреломе, словно и не было его.
На место выбрались к полуночи. Глазастая Луна горела в маленькой речушке, стиснутой травянистыми берегами. На стремнине, словно черные волосы, тянулись по течению водоросли. Ушастый филин хохотал на кривой сухостоине, и ему глухо, словно из преисподней, отзывалась выпь. Лишайники свисали со старых елей. Между их ветвей мелькали летучие мыши.
Мы продирались сквозь рослый, выше головы, малинник, царапая руки. Сочные ягоды давились на лицах и падали за шиворот. Под ногами трещали сучья.
– Мужики, вы где, мужики-и?! – заорал в стороне Вовка Сапожников. Где-то рухнули кусты, крякнуло под чьими-то шагами гнилое дерево, и кто-то негромко и вопросительно рыкнул неподалеку.
– Да ладно, хватит ваньку-то валять! Я тоже так умею, не испугаете! – деланно весело отозвался Вовка.
– Сапожников, это не мы! – зашипел Лева Шаманов, прижимаясь к земле, но Вовка не слышал его. Он дурашливо мычал, ревел, выл, изображая то ли свихнувшуюся гиену, то ли пьяного орангутанга. На эти вопли рядом снова кто-то вопросительно кашлянул, а затем в малиннике раздался долгий рев, от которого, кажется, пригнулись кусты. Но громче заревел Вовка…
– А-а, у-у! – страшно неслось в ночи. Гудел лес, с вековых дубов облетали желуди, с неба сыпались звезды, а сквозь малинник продирался испуганный до смерти медведь, удирая от Сапожникова.
Вовку мы нашли на реке. Он сидел на гладкой, словно свеча, липе.
– Ты как туда забрался, придурок? – спросил Лева Шаманов.
– Н-не знаю, – проблеял Вовка. – Мужики, снимите, пожалуйста.
– Снимите-снимите, – ворчал Лева. – Нас перепугал, медведя до инфаркта довел. Тебя еще «Гринпис» достанет за издевательство над животными…
Утром мы ловили рыбу. Ее было удивительно много. Ерши, уклейки, сорожки с палец, окунишки, ельцы весело трепали червей и беспрестанно топили поплавок; срывались с крючка и тут же набрасывались на червя, словно пираньи. Этой наглой шандрапы можно было поймать тонну, но крупнее ладони рыбы не было. Щука чихать хотела на все блесны, включая «железку» легендарного Вовкиного товарища. На всех мы изловили одну лишь шалую щучку-травянку со впалым брюхом, выскочившую на осоку за ельцом на крючке. Лева давно уже нехорошо посматривал на Сапожникова.
– Ну, где твоя бочка щук? – наконец не выдержал он.
– Дык, зубы, наверное, меняет щука, – с видом знатока определил Вовка, заглядывая в пасть травянке.
– Как бы потом тебе зубы не пришлось менять…
Набив рюкзаки потенциальными шпротами, мы двинулись в обратный путь. Выяснилось, что не так далеко от реки проходила железная дорога. Вовка Сапожников припомнил это с испугу, что придется по малиннику возвращаться. Искали дорогу, наверное, бы долго, но комары помогли. Придали ускорение… Здешний комар оказался мохнат, сочен, длинноног, хитер и лют исключительно, особенно после прошедшего дождя. Комары выли над нами, сбиваясь в эскадрильи, втыкали свои хоботки, пробивая самый плотный брезент, а от мази только зло веселели. Они догоняли нас даже бегущих, срываясь в пике, и снова били, словно ястребы жирных ленивых куропаток.
Так, перебежками спасаясь от комаров, мы и набрели на эту самую железную дорогу, уходящую в неведомую даль.
Поезд – техника элегантная и романтическая. «Красная стрела» там, Рига – Москва… Пылает закат на горизонте, отражаясь в горячих рельсах. В купе пахнет крутыми яйцами и вчерашней курицей, охваченной интересной бледностью. Бренчит стакан в подстаканнике, чокаясь с квадратной бутылкой, а зеленоволосая попутчица испуганно натягивает юбку на круглые колени. На верхней полке свистит носом соловей-разбойник. От его носков пахнет сыром-камамбером. А колеса – тук-тук, тук-тук…
Наш экспресс напоминал скорее фашистский эшелон, идущий по разобранным партизанами рельсам. Его мотало из стороны в сторону, как Вовку Сапожникова с похмелья. Поезд весь трясся, подпрыгивал, кашлял и, похоже, собирался на пенсию.
– Доедем? – тревожился Лева Шаманов.
– А куда мы денемся? Еще не так доезжали, – зевал сосед по вагонной лавке. – Он, бывало, раз в неделю обязательно с рельсов сойдет. Ничего, домкратами и ломиками подопрем, поднимем и дальше едем. Иногда и технику пришлют, когда этот мотовоз совсем уж в землю зароется.
– Успокоил…
Оказалось, что ехать нам было не менее ста километров, а поезд, похоже, никуда не торопился. В этой тряске и качке прошло полдня. За окнами струилось жаркое марево, с нас лил пот, а соседи по купе начали почему-то подозрительно принюхиваться и потихоньку разбредаться по вагону. Мы кинулись к рюкзакам. Там медленно, но катастрофически верно протухала наша щука, единственная из сказочной, так и не пойманной бочки щук…
Александр Токарев, специально для fishx.org
Советую прочитать:
Рыбацкие рассказы, байки и юмор
На рыбалку с новичком — «В поисках приключений»
Неудачная рыбалка: «Ловил карасей, очнулся — подшипник на зебб надет»
